Нам удалось найти одного из бывших сотрудников С. Баркана, выпускника Первого Медицинского института, Андрея Иванова. Кличка: «Терапевт». Так же как и Антон Перемолотов, он участвовал в борьбе с неформалами, организованной Барканом.

Мы не стали говорить ему о диктофоне и называть нашу встречу с коробками вина, мягко переходящими в бутылки водяры – «интервью». А то вряд ли бы он оказался столь откровенен...

Продолжение

Из прикомандированных к Баркану провокаторов, заметно выделялся «Поршень». Как отмечал Андрей, каждый из этих провокаторов был гениален в какой-то своей специфической области. Наличие таких гениев было со стороны спецслужб предметом, своего рода, бахвальства друг перед другом.

Поршень очень любил демонстрировать в «гестапо» свои артистические таланты. Он обладал какой-то непостижимой достоверностью и искренностью в игре. С другой стороны – полное отсутствие комплексов и совести: обещал, не предполагая даже выполнять, очень достоверно играл вдрызг пьяного, изливавшего душу по своей легенде. Легко мог признаться в любви парню и предложить заняться сексом, если это было надо по сюжету, изливая при этом совершенно искреннюю дружбу-любовь, от которой даже не пахло сексом. В общем, в совершенстве мог играть на самых интимных струнах в душе подростка.

Поршень работал только с националистами – остальные его не интересовали. Легко знакомился, походя входил к ним в доверие, с лёта втягивал в какое-либо наидиотнейшее безрассудство, подпадающее под уголовный кодекс, но не наносящее видимого вреда. И по какой-то мелкой, совершенно дурацкой «ошибке», разумеется, не по вине Поршня, все попадались полиции. Причем, при дальнейших их задержаниях, они свое знакомство с Поршнем хранили в тайне.

Именно таким путем Поршень организовал с лидерами трех очень молодых групп скинов небольшой погром то ли ларьков, то ли еще чего-то – Андрей уже не помнил – с запечатлением себя любимых на фото. Фото каким-то хитрым путем попали в спецслужбы. И началась обработка парней.

Взяли всех, привезли в «гестапо». Поршня отправили в соседний кабинет, где Баркан бил палкой по дивану, а Поршень исступлённо орал, охал, визжал, умолял, с ухмылкой сидя нога на ногу на соседнем диване. (Подобное «избиение» всегда делал Баркан – у него это получалось наиболее правдоподобно. Голого – т.е. Перемолотова – Поршень на дух не переносил, говоря, что «эта вонючая козлина ему ауру портит». Как пояснил Андрей, Голый, с его ослабленным интеллектом, вытрясать показания не умел – он просто больно бил, либо заставлял отжиматься на полу, смакую при этом любые признаки чужих страданий. А у всех остальных были проблемы с «достоверностью спектакля»). Затем, у Поршня гримом рисовались синяки на лице, немного бутафорской крови… И вот, Поршень, прихрамывая, проходит мимо приоткрытой двери так, чтобы его видели скины – его, якобы, везли для допроса в подвалы ОРБ.

А ребят в это время даже не били – морально ломали. Все босяком, голые снизу по пояс. Двое отжимались в положении лежа. Третий – со слезами на глазах, стоял рядом. В этот момент к тому подскочил Баркан – удар по почени, после чего он акцентирует внимание на Поршне, которого уже «избитого» везут в ОРБ – несколько слов Андрею о том, как ехать. А дальше уже отвлекающий маневр – Баркан протягивает плачущему пивную бутылку и предлагает самому себе вставить ее в задницу. Опять удар по почени… Ухмыляющийся Перемолотов. Андрей по сюжету должен был конвоировать Поршня, а на самом деле просидеть полчаса в соседней распивочной.

На выходе из здания, Поршень стирая с себя грим, вдруг устроил скандал, что ему не дали «попытать нацистов», хотя обещали…

У Баркана был определенный фирменный стиль ломания человека – вынудить допрашиваемых пытать друг друга. Верхом искусства считалось заставить одного скинхеда трахнуть другого, а потом, под угрозой публикации этих фотоснимков, принудить их стать стукачами и провокаторами. Это была одна из причин, почему добрые дяди из «параллельных структур» – как их было принято называть в детской социальной службе, где работал Баркан, восхищенно называли его полным отморозком и сами подкидывали ему задержанных для допросов. Кличка «гестапо» появилась у отдела Баркана не случайно. Полицаи и спецслужбы пугали задержанных, что если они не будут откровенны и лояльны к государству, их передадут в «гестапо».

И вот Поршень требовал, чтобы его допрашивали в том же режиме. Он был согласен, чтобы его даже самого били, чтобы легендировать, как он «морально сломался» и согласился бы пытать своих. Этот отморозок оказался еще и садистом. Трясясь от перевозбуждения, он рассказал Андрею о своих мечтах засовывать бутылку в задницу скину, и одновременно искренне сочувствовать ему при этом, чтобы не разрушить свою легенду. Андрей тогда не выдержал и сильно заехал ему по морде. Поршень убежал, а потом, как выяснилось, пожаловался Баркану. Андрея к Поршню больше не подпускали.

«Попытать задержанных» Поршню впоследствии дали. Он сам спланировал операцию по задержанию двоих скинов, согласившихся на акцию против какой-то шавермы, где их и «повязали». Как потом Баркан жаловался Андрею, Поршень перестарался… Не то, что он их запытал, просто временами допрос начинал напоминать содомистское садо-мазо. И, чтобы выкрутиться из сложной ситуации, Баркану пришлось вырубить самого Поршня. Поршень тогда на всех очень обиделся.

Потом Поршень проходил еще по нескольким делам, но с «гестапо» старался уже общаться только через своих начальников в спецслужбах. Вообще, у Андрея создалось впечатление, что Поршень сам напросился на стажировку к Баркану, чтобы собственноручно попытать молодых скинов.

Продолжение следует…